Дорогие друзья! Мы продолжаем цикл публикаций в рамках авторской рубрики Софьи Полуниной «РАЗГОВОР СО ЗРИТЕЛЕМ», в которой Софья будет знакомить вас с интересными людьми из мира театра и кино.

Увидев однажды Владислава Демченко на экране или на сцене, его уже невозможно забыть – фактурный артист с ярко выраженной индивидуальностью, искрящимися глазами, открытой и доброй улыбкой! Ещё в детстве я увидела его в кинокомедии «Когда опаздывают в ЗАГС», и с тех пор (а прошло уже более 30 лет!) его герой вошёл в моё сознание практически так же, как вошли в своё время Д’Артаньян с мушкетёрами, гардемарины, Шурик, Геша Козодоев и другие герои советских фильмов. В настоящее время Заслуженный артист России Владислав Демченко играет в моём любимом Театре Вахтангова, где я с огромным удовольствием посмотрела все спектакли с его участием.

– Владислав, вы узнаваемый артист. Как вы реагируете, когда к вам подходят с просьбой сфотографироваться?

– Я никогда не отказываю. Если ты решаешься на эту профессию, то должен понимать, что это часть твоей профессии. Хуже, когда до этого не доходит – ведь каждый артист мечтает быть известным и знаменитым. Хотя, надо сказать, известность известности рознь, особенно, в нынешнее время, когда можно быть просто медийным, а за этим ничего не стоит. Когда внешне ты узнаёшь человека, но не можешь о нём ничего сказать, потому что за его спиной нет каких-то значимых ролей, каких-то достижений. А я дико люблю свою профессию, я в ней реализован, я безумно люблю театр, и меня действительно часто узнают. А когда просят сфотографироваться, я с удовольствием соглашаюсь, даже когда бываю одет, как рабочая лошадка.

– Можете сказать, чего вам как артисту не хватает в последнее время?

– Мне не хватает, возможно, каких-то очень хороших ролей в кино. Возможно, съёмок в каком-то хорошем сериале. Но сейчас я об этом не думаю. У меня нет никакого отчаяния по этому поводу. А вообще, я часто сам придумываю проекты и реализовываю их. Я ни от кого ничего не жду и не живу по принципу, что тебе кто-то что-то должен.

– Что вас больше всего привлекает в партнёре по сцене либо по съёмочной площадке?

– Для меня сейчас уровень таланта партнёра – это самое главное. И плюс моё соответствие этому уровню. Соответствовать Владимиру Александровичу Симонову в «Ромуле» – это важно. Соответствовать Анне Дубровской в «Бовари» – это важно. Соответствовать Лидии Вележевой в «Театре» – это важно. Они удивительно талантливые! Сейчас я репетирую спектакль «Феллини. 8 1/2» с Владимиром Вдовиченковым. Это тоже партнёр очень высокого уровня – и как личность и как артист! И для меня это очень значимо.

– Вам больше нравится играть на большой сцене или же вы предпочитаете камерные пространства?

– Изначально я пришёл в Симоновский театр, и он был камерным. И, конечно, я уютнее себя чувствую в камерном пространстве, хотя оно накладывает больше ответственности, потому что это крупный план.

– Спектакль «Ромул Великий» переносился с малой сцены на большую и с большой обратно на малую. На ваш взгляд, на какой сцене лучше играть этот спектакль?

– Скажу честно: там, где он родился. Если бы он родился на большой сцене, то я уверен, что это был бы не менее атмосферный, любопытный и очень высокого уровня спектакль.

– В спектакле «Превращение» я плакала вместе с вашим героем. Это сильно затрагивающая душу история. Вам требуется время, чтобы прийти в себя, или же вы умеете быстро выходить из образа?

– Этот спектакль для меня некий психологический перформанс. Я рассказываю судьбу человека, которая может настигнуть каждого из нас в любой момент. Ведь во многих семьях есть родственники, которых, допустим, разбил инсульт, и они прикованы к постели. Когда это происходит внезапно – это сначала шок, потом попытка помочь, потом семья этим начинает тяготиться и у кого-то при этом даже может возникнуть мысль, что лучше б этот человек скорее ушёл. Я с самого начала сказал режиссёру, что не буду искать пластически какого-то таракана. Мне важна человеческая тема. И когда я нашёл эту внутреннюю тему, для меня всё встало на свои места. И это я придумал в конец моего монолога перенести фразу: «О своей семье он думал с нежностью и любовью». И это для меня не просто спектакль, а это чуть-чуть над! Для меня это не механическое существование. Я не жалею себя в этом спектакле. Он идёт час двадцать и этот час двадцать для меня сложнее, чем «Бовари» или «Ромул» или любой спектакль, который я к сегодняшнему моменту играл. Для меня важно достучаться до каждого и тут вопрос слёз не существует, важно, чтобы они были по поводу и по смыслу. Ты можешь проплакать весь монолог, а зрителя это не будет трогать. А здесь важно внутренне пробудить это в человеке и вывести его на эмоции. И на это работает весь состав спектакля. Я просто солирую. Но после спектакля я долго не прихожу в себя. По дороге домой я прокручиваю всё это в голове. И когда это происходит с тобой, то это каждый раз – как очищение. Как исповедь.

– Вы часто в интервью говорите об одиночестве. Для Вас одиночество – это сознательный выбор или стечение обстоятельств?

– Многие меня даже в этом упрекают. Но давайте говорить о нескольких аспектах одиночества. Первый аспект: любой лидер, или человек, взявший на себя функцию лидера, так или иначе, протаптывает путь один. Второй аспект: да, иногда это бывает болезненно. Но при этом дома я дико люблю быть один дома, и мне комфортно. Ведь вся наша жизнь построена на общении и часто этого общения переизбыток. Поэтому одиночество необходимо. Единственное, я не умею отдыхать в одиночестве. Вот когда я один еду на отдых – для меня это испытание. Но так или иначе, одиночество – это часть нашей жизни, даже ты не один и у тебя есть семья и много детей.

– Ваш герой в спектакле «Белые ночи Венеции» на свой вопрос «Что значит любить по-настоящему?» отвечает: «Обладать». Вы с ним согласны?

– Дело в том, что несколько лет назад меня посетило это мощное чувство – любовь. Оно меня посетило так, что просто сшибло! Я даже похудел на 20 килограмм, начал ходить в спортзал. Я стал совершенно другим человеком. Меня это чувство преобразило. Но это была безответная любовь. И, конечно же, я внутренне шёл к некоторому обладанию, которое я не получил. Поэтому, пропустив это чувство через себя и не достигнув этого обладания, я могу сказать так: влюбляемся мы в период созерцания, но конечная цель – это обладание. Это страсть. Это физика, которая необходима. Хуже, конечно, когда просто одна страсть и больше ничего. А любовь – это масштабное понятие.

– Спасибо за такой прекрасный ответ! Но вернёмся опять к вашей работе. Скажите, что должно быть в материале, чтобы вам это непременно захотелось сыграть?

– Мы все не простые, мы все не плоскостные. У нас есть хорошая сторона и плохая, в нас есть святость и есть грешность. Вопрос – каким боком мы поворачиваемся к людям, или каким боком нас пытаются повернуть, чтобы мы были удобны? Поэтому меня интересует тот материал, где есть объём, где у каждого есть своя философия, где каждый пытается оправдать свой внутренний дух. И мне это дико любопытно.

– Давайте представим, что вам на выбор предлагают двух персонажей, а вы говорите, кого бы из них вам хотелось сыграть. Итак, Гаев из «Вишнёвого сада» или Азазелло из «Мастера и Маргариты»?

– Азазелло. Всё дьявольское очень манит и мне любопытно попытаться открыть в себе эту дьявольскую природу.

– Городничий из «Ревизора» или граф Альмавива из «Женитьбы Фигаро»?

– Граф Альмавива. Есть в нём что-то недосказанное.

– Оргон из «Тартюфа» или Сарафанов из «Старшего сына»?

– Оргона я играл в Симоновском театре. Поэтому, наверное, Сарафанова. Хотя я побаиваюсь современного материала. Особенно, если он с социальной подоплёкой. Но если эту «социальность» обойти и выйти чисто на человеческий уровень, то мне это очень интересно.

– Обломов или Штольц?

– Обломова я тоже играл, и очень любил эту роль. Но сейчас я бы сказал – Штольц. Он мне был бы сейчас интересней.

– Профессор Хиггинс из «Пигмалиона» или профессор Преображенский из «Собачьего сердца»?

– Хиггинс.

– Клавдий из «Гамлета» или Тевье из «Поминальной молитвы»?

– Клавдий, конечно. По сути дела, это дьявол. Это дьявол, который вершит судьбы. Но при этом он перед богом просит некого оправдания и плачет, но плачет, жалея себя – а это некие другие слёзы. И этот материал меня потряс.

– Карлсон или Карабас Барабас?

– Карлсон. Мне нравится полёт. Мне кажется, это про меня. Это моя история.

– А какое животное вы бы хотели сыграть?

– Лошадь. И вспоминая совершенно гениальный спектакль Товстоногова с Лебедевым в главной роли, думаю, что мне было бы интересно сыграть Холстомера.

Владислав Демченко – артист и человек неуёмной энергии, умеющий восторгаться сам и восторгать других, при этом абсолютно не лишенный критического взгляда ни на жизнь, ни на искусство, ни на самого себя. И кто бы мне тогда, одиннадцатилетней девочке, сказал, что я встречусь «живьём» вот с тем самым женихом из фильма, чья невеста опоздала на бракосочетание, я бы не поверила ни за что, потому что недосягаемость киноактёров для меня в детстве была на уровне космоса. Однако чудеса имеют место быть даже тогда, когда в них не веришь!

Автор Софья Полунина.

Фото из личного архива Владислава Демченко.