Дорогие друзья! Мы продолжаем цикл публикаций в рамках авторской рубрики Софьи Полуниной «РАЗГОВОР СО ЗРИТЕЛЕМ», в которой Софья будет знакомить вас с интересными людьми из мира театра и кино.

Есть такие артисты, которые и в кино и в театре запоминаются с первого взгляда, даже если роль не главная. И дело тут не столько в ярко выраженной внешности или в мощном природном обаянии, сколько в безграничности актёрского потенциала, когда артист не просто органично существует в рамках роли, но и раскрывает целую историю или даже тему своего персонажа. Именно таким мне видится артист Театра на Бронной Дмитрий Гурьянов.

– Дмитрий, когда Вы впервые осознали, что Вы очень талантливый артист?

– Я до сих пор этого не осознал (смеётся). К профессии я отношусь довольно ремесленно – просто понимаю, что получается, а что не получается. А талант, на мой взгляд, штука эфемерная.

– А как созрело решение пойти в артисты?

– Оно созрело совершенно случайно. Я уже поступил на факультет журналистики в родном Красноярске. При этом параллельно участвовал во всероссийском конкурсе чтецов. И как-то председатель конкурса меня спросил, почему я не поступаю в театральный. А я никогда театром не увлекался, но решил попробовать. И в итоге поступил в Красноярскую академию музыки и театра, отказавшись от журфака. А после третьего курса за компанию с ребятами поехал в Москву и также, за компанию, поступил в «Щуку». В итоге на артиста я отучился семь лет.

– В последнее время Вас часто можно увидеть на экране. Что для Вас всё же в приоритете – кино или театр?

– Для меня в приоритете сейчас является перспектива развития. Я не уверен, что стоит разделять эти площадки – кино и театр. Тем более сейчас, когда в кино появилось такое большое жанровое разнообразие. Так же как и в театре. А с приходом Константина Богомолова в Театр на Бронной киношное существование у нас особенно процветает.

– А вам сложно было начать работать у Богомолова?

– Я бы не сказал, что попал в творческую мясорубку с Константином Юрьевичем, потому что я в его работах не был в таких ролях, которые требовали глобального внедрения, и его ярости я на себе пока не испытал. Работать с ним безумно интересно! Это увлекательное дело, потому что у него многое рождается в процессе и ты не знаешь, что будешь репетировать на следующий день.

– Сталкивались ли с полным непониманием замысла режиссёра на репетициях и как выходили из ситуации?

– Я, если честно, не понимаю жанр перформанса, и у меня был один перформативный спектакль, когда мне глобально хотелось уйти. Там была механистичная манера исполнения, и по большому счёту мысль любого персонажа дублировала главную мысль спектакля. И всё это тянулось 2,5 часа. Я дошёл до конца только за счёт собственного упрямства.

– Вам приходилось выходить на сцену в больном состоянии?

– Да. Чаще чем в здоровом (смеётся). Я даже со сломанной ногой играл, потому что невозможно было отменить спектакль. И там по сюжету мой герой, скромный парень, завоёвывал девушку, и надо было всё время вокруг неё прыгать, что-то изображать… А начинался спектакль с того, что они возвращаются домой после катаний на снегокатах, и он ей пытается объясниться в любви. А мне, естественно, пришлось появиться на сцене на костылях, и партнёрша, чтобы это обыграть, произнесла фразу: «Ну что? Накатался?!»

– Вас посещали когда-нибудь мысли уйти из профессии?

– Да. У меня был жёсткий кризис в 30 лет. У меня была большая работа в спектакле Сергея Голомазова «Салемские ведьмы». Я играл священника, специализирующегося на экзорцизме, человека фанатичного и изощренного. Его вызывают в маленький городок, чтобы засвидетельствовать случай одержимости дочери местного пастора. И он, не видя полной картины происходящей в городке пуритан, признает девочку одержимой. На самом же деле, девочки того городка получают таким образом власть в свои руки и обвиняют горожан в связи с сатаной. Закручивается судебный процесс, всем обвиняемым грозит казнь. Мой персонаж во время процессов прозревает, признает свою ошибку, в итоге пытается спасти обвиняемых, но тщетно. Для меня это был достаточно тяжёлый спектакль. И в какой-то момент у меня даже пошатнулось здоровье, и мне стало казаться, что сцена меня не пускает. И тогда я подумал, что мне нужно уходить из профессии, потому что ну не может же быть настолько физически плохо! На самом деле, это было просто сильное эмоциональное перенапряжение, которое надо было просто пережить. И оно, слава богу, пережилось! Однако “Салемские ведьмы” и роль Джона Хейла остаются для меня самой любимой и самой ценной в карьере работой. Пока не было ничего сложнее и интереснее.

– Как вы считаете, артисту может мешать высокий интеллект?

– Моё радикальное мнение, что глупым артист быть не может. Это губительно для театра.

– Были случаи, когда забывали текст на сцене? Если да, то как выходили из положения?

– Был спектакль Павла Сафонова «Тартюф». Я играл Дамиса, Тартюфа играл Виктор Сухоруков, Оля Ломоносова – Эльмиру. И была сцена, когда я ловлю Тартюфа за руку и яростно изобличаю его в попытке прелюбодеяния с моей мачехой. И я должен был из-за сцены пролезть через узкий проход, встать на фортепиано, спрыгнуть, схватить за руку Сухорукова и произнести свой монолог. А Павел Сафонов – удивительный режиссёр! Он очень любит делать замечания в процессе спектакля. И только я протискиваюсь к сцене, он хватает меня за штанину и начинает что-то долго говорить. А в этот момент мне кажется, что партнёры на сцене меня уже заждались. Я резко выдёргиваю ногу, влетаю на сцену, хватаю Сухорукова – и всё! Программа сбилась! Но, слава богу, Виктор Иванович это быстро понял и тихонечко подсказал мне текст.

– Могли бы бесплатно сыграть в спектакле, если пьеса хорошая и режиссёр гений, но просто нет бюджета?

– Нет.

– Можете назвать своё самое сильное актёрское и человеческое качество?

– Я думаю, и то и другое – это терпение.

– Самое ценное качество в партнёре по площадке?

– Отзывчивость. Когда партнёр вступает в игру. Если ты сделал шаг влево – то человек это подхватывает и вы вместе идёте дальше.

– Самый большой страх в профессии?

– Наверное, страх упустить что-то важное. Ошибиться с выбором.

– Вас легко обидеть?

– Нет.

– Есть ли у вас комплексы в профессии?

– Да. Мне кажется, что я очень плохо танцую. Потому что никогда этим не занимался, а меня всегда окружали люди, которые так или иначе соприкасались с этим. И каждый раз, когда приходится танцевать, я себя очень неуютно чувствую.

– Какое качество в людях вы не приемлете в людях категорически?

– Невежество.

– Используете свой актёрский талант в личных целях?

– Естественно. Мы же, артисты – по большому счёту вруны и провокаторы. И когда надо где-то произвести впечатление, напустить важности, например, в МФЦ, то начинаешь определённым образом себя вести и стимулировать людей подсознательно подыграть, тем самым встроиться в нужную модель поведения.

– Какую бы женскую роль смогли бы воплотить блестяще?

– Леди Макбет. Я обожаю эту пьесу. Но только если самого Макбета будет играть женщина.

– А какое животное у вас лучше бы всего получилось изобразить?

– Кота.

– А какой бы это был кот?

– У меня у самого мейн-кун, поэтому я бы с удовольствием сыграл такого кота – поджарого, самодостаточного, надменного.

– Если бы вам предложили внести один новый закон в наше законодательство, как бы он звучал?

– Не знаю, как точно сформулировать, но мысль такая, что люди могут быть свободными и проявлять себя как угодно до той поры, пока они не нарушают свободу другого человека.

Автор Софья Полунина.

Фото из личного архива Дмитрия Гурьянова.