Дорогие друзья! Мы продолжаем цикл публикаций в рамках авторской рубрики Софьи Полуниной «РАЗГОВОР СО ЗРИТЕЛЕМ», в которой Софья будет знакомить вас с интересными людьми из мира театра и кино.

Несколько раз мне попадались в интернете негативные высказывания отдельных представителей околотеатральной общественности в адрес руководства Театра Гоголя, мол, вытеснило оно из здания их любимый Гоголь-центр. Признаюсь откровенно, я не ходила в Гоголь-центр и не была знакома с его деятельностью. Да и новый Театр Гоголя не планировала посещать, так как у меня практически сформировался круг любимых театров. И только попав туда случайно, была настолько очарована артистами этого театра, что чувствую, становлюсь его поклонницей. Естественно, мне захотелось прояснить спорную ситуацию, действительно ли имел место «захват» Гоголь-центра, и я пообщалась с художественным руководителем театра Антоном Яковлевым.

– Антон Юрьевич, до недавнего времени вы ставили спектакли в разных театрах. Теперь, полагаю, всё ваше творчество будет находить свой выход в стенах Театра Гоголя. Какие вы в этом видите для себя плюсы и минусы?

– Да, наверное, в ближайшее время мои постановки в основном будут на сцене Театра Гоголя, хотя я не исключаю возможности сотрудничества с другими театрами. Есть преимущества и в той, и в другой форме работы – и когда ты открываешь для себя новый театр, и когда приходишь в свой. В определённый момент возникает желание иметь свой дом, в котором ты сам подбираешь труппу, сам формируешь репертуар, определяешь политику театра. Но в то же время это безумная ответственность и проверка, насколько ты можешь быть не только режиссёром, но и руководителем. Совмещение режиссёрских амбиций с деятельностью руководителя театра, с точки зрения тактики, стратегии и перспективы, – это вызов, который мне интересен. За эти полгода я пока не разуверился в том, что у меня это может получиться. Я набрал практически новую труппу, новую команду, зимой мы выпустили уже две премьеры, сделали ремонт в театре. Сейчас я запускаю к весне еще четыре новых спектакля, среди них – моя первая постановка на Большой сцене, «Гроза. Искушение», премьера которой состоится в апреле. В спектакле будут играть как молодые артисты, которые в этом году пришли в театр, так и те, кто уже давно в труппе – Ольга Науменко, Олег Гущин, Ирина Выборнова. Главное, что театр, который мы начали реально с нуля и в, мягко говоря, непростой обстановке, вопреки всем разговорам, на глазах обретает свое лицо и силу. На наши первые премьеры продается полный зал – к нам пошел зритель.

– После вашего назначения на должность худрука поклонники Кирилла Серебренникова откровенно вас хейтили в соцсетях, а кое-кто называл вашу команду «мародёрами». Как вы на это реагируете?

– Никак. Это уже по части принудительной медицины. Пусть это будет на совести тех, кто использовал такие эпитеты. Очевидно, что этой публике ни правда, ни логика не нужна – они живут в своей, параллельной реальности, и всякий, кто с ними не согласен, становится их врагом. Нет ничего более нелепого и глупого, чем их обвинения и злость по поводу тех людей, которые не имели никакого отношения к закрытию «Гоголь-центра» и уж тем более ни у кого ничего не отбирали. Хотя бы потому, что это не чья-то личная собственность, а муниципальный театр. Но даже если бы так и было, крайне лицемерно и цинично говорить о том, что кто-то у них что-то отобрал, после того как десять лет назад ради создания «Гоголь-центра» они очень жёстко, даже жестоко поступили с Сергеем Яшиным и Театром Гоголя, и это вообще не сравнится с тем, что произошло полгода назад. Я не понимаю, почему те, кто пришёл в театр в 2013 году и катком прошелся по судьбам многих людей, считают те события естественными и правильными, но в то же время отрицают любую возможность того, что с ними можно поступить точно так же. То есть, им можно, а другим – нет, они – настоящие, а все остальные просто «погулять вышли». Но ладно мы бы пришли что-то разрушать, так нет – как только я возглавил театр, я первым делом встретился с каждым из артистов и сказал, что не планирую снимать спектакли или кого-то увольнять. В отличие от событий десятилетней давности, я вообще не собирался ничего закрывать, и, больше того, никто мне таких поручений не давал от слова «совсем». Наоборот, практически весь репертуар театра забрал сам «Гоголь-центр». Они сами торжественно закрыли свой проект, еще и сделав на этом отличный «хайп». Все их главные артисты ушли сами, и, естественно, «полетел» весь репертуар, хотя, повторюсь, я не собирался это делать намеренно, и все работавшие ранее в театре прекрасно знают этот факт. Кстати, так называемым «хейтом» занимаются даже не они, а представители этого безумного сектантства, которое, как больной нарост, образовалось вокруг них. Но собаки лают – караван идёт! Я строю свой театр, создаю своего нового зрителя с нуля и не собираюсь ни перед кем оправдываться. Сам «Гоголь-центр» заявлял, что театр – это не адрес, не здание. Я буду только рад, если их путь продолжится где-нибудь в другом месте и их зритель снова пойдет к ним. Пусть существуют все театры. Ну, а нас оставьте уже в покое и живите, наконец, своей, а не чужой жизнью. А мы – Театр Гоголя, которому через два года исполнится 100 лет.

– Вы бывали на спектаклях «Гоголь-центра»?

– Да, бывал. Направление этого проекта, безусловно, было для меня достаточно спорным, но нельзя отрицать, что в нем было много интересного и талантливого. Другое дело, что многое в нем мне казалось скорее разрушительным, чем созидательным. Моё стойкое убеждение, что театр должен говорить языком не протеста и деструкции, а диалога и поиска. Лозунговый, социальный театр мне чужд. Я уже не раз говорил о том, что не являюсь антагонистом постмодернизма, просто я уверен, что его время ушло. Мне кажется, это направление принесло свои плоды, которые живут до сих пор, но с точки зрения будущего, оно исчерпало себя.

– Как сформировалась труппа нынешнего Театра Гоголя?

– В труппе театра осталось большинство артистов, ушли только 15 человек. Она сейчас состоит из трёх частей. Первая из них – артисты, которые остались еще от времен Бориса Голубовского и Сергея Яшина, вторая – бывшие артисты «Гоголь-центра» и третья – 30 человек, которых я набрал этим летом, это молодые ребята, в том числе те, которые только что закончили вузы. Они понимают, что мы создаём новый театр практически с нуля. Для них это тоже вызов, как и для меня. У меня здесь собрались все школы – МХАТ, ГИТИС, «Щепка», «Щука», даже ВГИК. На этапе отбора я отсматривал по 30-40 человек в день, всего около тысячи человек в течение двух месяцев. Анкет пришло несколько тысяч в первый же месяц, и они приходят до сих пор: просятся даже из разных театров Москвы, Питера и других городов.

– Собираетесь ли вы приглашать в постановки Театра Гоголя медийных артистов?

– Да. Но это вопрос не какой-то конкретной задачи или тенденции. Со многими медийными артистами я уже работал в других театрах, и мне интересно продолжить с ними сотрудничать. Их известность может быть полезной, но способ существования театра не должен на этом основываться. Моя основная задача – максимально раскрыть замечательных актеров моей труппы, но поддержка со стороны не помешает. Например, есть планы сделать здесь «Евгения Онегина» и «Мюнхгаузена» с Максимом Авериным. У нас с ним уже есть любимый нами «Лес» в Театре Сатиры, вот и захотелось придумать что-то еще. Хотим что-то снова создать вместе и с Даниилом Страховым, с которым я сделал «Макбета» и «Драму на охоте».

– Как вы считаете, что для режиссёра является большим риском – постановка известного классического произведения или материал неизвестного современного автора?

– И тот, и другой вариант может быть рисковым. Все зависит от того, насколько режиссер способен интересно интерпретировать автора, найдет ли он свою тему, придумает ли идею, решит ли неожиданно форму. Классика лично мне ближе, конечно, ведь там есть все и она круче не только оттого, что проверена временем, а потому что вы можете сделать ее не менее современно, чем любую сегодняшнюю пьесу. А драматургия последних лет меня не вдохновляет совсем. Конечно, если мне принесут новую пьесу, которая меня действительно заинтересует, я с удовольствием её поставлю.

– А у вас есть среди классиков нелюбимый автор, за постановку произведения которого вы бы ни за что не взялись?

– Нелюбимых авторов нет, есть те, которые мне не близки в данный момент. Но они могут вдохновить меня в будущем. Скорее, я могу назвать любимых авторов, которые не смогут разочаровать меня никогда – Достоевский, например. Несмотря на то, что я поставил пока только один спектакль по его произведению, уверен, что скоро вернусь к нему снова. Если говорить о драматургах, то Шекспира я готов ставить бесконечно, его можно интерпретировать в любой форме, доставать из него любые темы. В принципе, прекрасного материала полно, вопрос в том, что именно сегодня тебе кажется правильным ставить. Хотя иногда я работал и с авторами, которые на старте казались не моими, но в итоге меня увлекали. Например, давно, в РАМТе, Алексей Владимирович Бородин предложил мне пьесу «Соглядатай» современного канадского драматурга Мориса Панича. Эта пьеса не сразу в меня попала, но я решил попробовать. Мы с артистами её здорово перелопатили и сделали в итоге настолько интересной и самобытной, что я вспоминаю этот спектакль с гордостью и ностальгией. А иногда бывает наоборот – ты болеешь материалом, думаешь, что готов к нему, а пазл не складывается и всё.

– Недавнюю премьеру спектакля “Сон в летнюю ночь” выпускали вы, хотя была информация, что репетировал её режиссёр Глеб Черепанов. Как так получилось?

– Мне крайне важно, с чего мой театр начинает свое существование, свой отчет. И я не могу и не хочу допускать у себя в театре появление проходного спектакля. Глеб сделал такую версию, которая оказалась достаточно поверхностной и по форме, и по содержанию. Она была очевидно недоработана, потому что он, как выяснилось, параллельно ставил в другом театре, явно переоценил свои возможности и показал мне вариант спектакля, который меня не удовлетворил как руководителя. Вначале я хотел лишь частично изменить этот вариант, исправить его, но в процессе репетиций понял, что доделывать его бессмысленно, в моей версии нужно переделывать все практически полностью, радикально. На выходе стало понятно, что от постановки Глеба вообще ничего не осталось, потому что я сделал абсолютно новый, другой спектакль. Ну, в театре и так бывает, это нормальный рабочий процесс.

– Кого вы можете назвать своими учителями в профессии?

– Помимо моих непосредственных мхатовских учителей Василия Петровича Маркова и Розы Абрамовны Сироты, это Станиславский, Вахтангов, Товстоногов и Эфрос. Их книги, их наследие, их методы разбора и работы с артистом повлияли на меня больше всего.

– А чьи режиссёрские работы вы стараетесь не пропустить в театре?

– Естественно, я всегда смотрел довольно много всего. Правда, в основном я старался не пропускать спектакли тех направлений, которые мне были наиболее близки, – в Мастерской Фоменко, в Студии театрального искусства, в «Школе драматического искусства» у Анатолия Васильева, в Малом драматическом театре Льва Додина, спектакли Романа Виктюка и Эймунтаса Някрошюса. А в последнее время я стал часто смотреть работы совсем молодых режиссёров. Я приятно удивлен и рад, что сегодня появилось много талантливых интересных ребят, на которых в будущем можно делать ставку. Некоторых из них я уже пригласил работать в театр, их спектакли мы увидим в ближайшем будущем.

– Как вы относитесь к критике ваших работ?

– От грамотной и точной критики режиссёру глупо отмахиваться. И я её ценю. Но, конечно, только в том случае, если это интересный разбор замысла режиссера, диалог, от которого могут выиграть оба, а не просто вкусовщина в стиле «нравится – не нравится».

– Вас сложно вывести из себя?

– Я довольно эмоциональный человек, но умею держать себя в руках. Хотя иногда бывает, чего греха таить. Сложно, но можно.

– Вы поднимаете голос во время репетиций?

– Стараюсь не делать этого, хотя, опять-таки, все бывает. Но считаю, что прежде всего нужно уметь увлечь артиста, «завербовать» его в свой замысел, чтобы он сам сделал то, что ты хочешь. В основном, мне это удаётся. Творческие споры могут случаться, но у режиссёра должна быть воля. Сила же не в крике, а в уверенности в себе. Кроме того, актер всегда будет благодарен, если ты ему предложишь неожиданное, парадоксальное решение роли, он всегда понимает, чувствует, когда режиссер знает, чего хочет и куда его поведет. Тогда актер – ваш и будет работать с вами искренне и увлеченно.

– Вы с кем-то советуетесь, если возникают сомнения?

– В каких-то нюансах да, но в главном я доверяю только себе.

– Вы можете описать свой режиссёрский стиль?

– Наверное, в последнее время мне ближе всего фантастический реализм. Это течение в театре создал Вахтангов. Это сочетание яркой формы условного, образного театра и действительности реальной жизни. С одной стороны – гротесковый, с другой – психологически достоверный театр. В нем могут идеально сочетаться трагедия и фарс, мистика и комедия. Мне нравится, когда рядом живут, казалось бы, несочетаемые вещи, мне близки мгновенные смены ритмов, существование актера «здесь и сейчас», когда он не просто исполнитель, а проживает, понимает и чувствует весь процесс своей роли, тратится по-настоящему.

– Как вы видите свою миссию в театре?

– Не хочется быть пафосным, но я считаю, что у режиссёра должно быть этическое обоснование того, зачем он существует в искусстве и зачем он пришел в театр. Лично я пытаюсь как в себе, так и в зрителе, искать прежде всего Человека, исследовать его светлые и темные стороны и пытаться ответить на этот вечный вопрос – «зачем мы здесь», с какой целью рождены на свет. Кому-то это может показаться банальным, но я искренен и последователен в этом поиске. Наверное, именно это и есть главная миссия творческой личности, режиссёра – искать этот ответ в каждом своем произведении. А еще – даже в самом трагическом, мрачном материале искать возможность выхода и надежды.

Автор Софья Полунина

Фото из личного архива Антона Яковлева