Лучший способ узнать, что серб на самом деле думает, — говорить с ним во время работы. Когда руки и часть ума заняты делом, пусть и привычным, нет времени на несколько театральный диалог, который народ этот любит разыгрывать по ролям в кафанах: где всегда будет западник, русофил, титовец, четник и т. д. Кроме того, любимый ещё с давних пор журналистом русским сельский автосервис, уютно расположившийся в гараже со смотровой ямой, боксом под по краску, стеллажами с инструментом, старым телефоном с кучей непишущих ручек и визиток двадцатилетней давности рядом, а также диваном из задних кресел от фольксвагена у печки.

Над столом с ракией высится стена, этакий красный уголок, где кроме карты Югославии, составленной из отдельных республик, расположены вырезки из газет и журналов, на манер мемов в интернете, этакая стена социальной страницы гаража.

В самом её верху портрет президента, на случай если инспектор нагрянет, а по чистому совпадению рядом с ним листок формата А4 с распечатанной схемой-шуткой, где чем меньше у человека мозг, тем громче/больше он говорит; так вышло, что президент находится сразу после самого говорливого изображения. Тем не менее, никакой особой нелюбви, как и обожания, по адресу государственного лидера в гараже не выражают, есть и есть, как, например, нос или губы на лице. Шутка может касаться любого политика.

Вот в такой обстановке журналист русский под журчание ракии и начал разговор на темы, давно являющиеся поводом споров в социальных сетях, посвящённых проживанию русских на Балканах.

— Как только услышал в новостях о начале боев, я решил не бриться и не стричься ровно до тех пор, пока не закончится, — начинает один из двух братьев – хозяев гаража, Джордже, не дожидаясь моего вопроса. — Сначала думал и не менять одежду, но… сам знаешь, какая у нас тут погода…

— Если бы все политики были столь принципиальны, — подливаю я ракии.

— Да, какие тут принципы! Ратни профитеры (военные спекулянты)! – с тоской замечает Джоко, принимая от меня пластиковый стакан с прозрачной жидкостью внутри.

— И сербские?

— А что сербские? Ясное дело, всякий разворот в сторону России подупляет движение Сербии в Европу, — эта фраза Джорджу особенно нравится, слово перевести мне будет очень сложно, но дупе – это такое место у собаки под хвостом.

— А вам надо в Европу?

— А куда нам ещё, рус? Мы со всех сторон окружены Европой или странами, которые в неё стремятся. Не знаю, правда, есть ли та Европа вообще, я давно не был в Румынии, но говорят, дела у них не лучше, чем у нас. И тем не менее, с соседями волей-неволей лучше дружить.

— Мы будем дружить с русами! Мы им яблоки, а они нам чагу! Чага чистит как метла! – встревает пробудившийся от пьяного забытья Имелис, рекламируя биологическую добавку из русской аптеки, которой регулярно лечится от всего.

— Ну, да, только ездишь ты отчего-то на гольфе двойке, будь он неладен, — показывает Джордж гаечным ключом на старенький образец немецкого автопрома Имелиса, который в гараже задолбались чинить, — а не на Ладе.

— Калашников, Калашников, — запевает любитель русской фармакологии песню Бреговича, и, неожиданно уронив подбородок на грудь, опять засыпает.

— Вот видишь, рус. У таких в голове одно решение. Была война в Боснии, откуда он родом, была и в Хорватии. И он воевал. А зачем? К чему это привело? Я имею в виду, чем всё закончилось…

— Не секрет, что сербы поддерживают Россию, как опору в вопросе своей территориальной целостности.

— Э, рус, всем давно понятно, что с так называемым Косово уже всё тоже решено, об этом не принято говорить вслух, и Косово это Сербия, но всё же ясно, рус…

— Не смей предавать сербов в Косово и Метохии! – пробуждается вновь Имелис.

— Да, мы и таких, как ты, не предавали в Боснии и Герцеговине. И к чему всё пришло. Годы санкций, месяцы бомбардировок. Сейчас ты получаешь две пенсии, у тебя дом в Мостаре и квартира здесь. А у меня курац (нихрена прим.пер.). Тяжелее всех в Сербии жить сербу, рус. Я всегда это говорю. Другое дело, что в Сербии всё-таки можно жить всем. А в этой их искусственно созданной республике, так называемом Косово, жить невозможно, ни сербам, ни албанцам, никому, кто не грабит и не стреляет.

— Зато в Сербии, видимо, хорошо русам, гляди, сколько нас последнее время приехало.

— И пусть, чем больше, тем лучше, – доливает Джоко.

— Да, всё лучше, чем сирийцы, вы наши братья! А вот украинцев нам не надо…

— Ты что такое говоришь! – вспыхивает Джордж, — люди от рата бегут.

— Ладно-ладно, те, которые от рата, те конечно, — примирительным тоном соглашается Имелис, — а вот этих, что с флагами прыгают, тех не надо.

— С флагами прыгают русские, Имелис, — уточняю я.

— Что? Русские с украинскими флагами, а зачем?

— Стараются высказать своё несогласие с политикой своего государства.

— А чего они у нас его выражают?

— У нас нельзя.

— Вот, тут я скажу, — вставляет Джордж, — это, конечно, плохо, что у вас нельзя высказать своего мнения. Но если митингующие действительно верят в то, за что митингуют, здорово бы было, если бы французы во время Второй Мировой бегали по Британии с бельгийским флагом, например… пользы много, конечно.

— А ты предлагаешь им пойти воевать за Украину?

— Я никому не предлагаю ни за какого воевать, и чем скорее народы это поймут, как это поняли когда-то мы, тем скорее все и закончится. Останется только в головах таких как Имелис, он хороший мужик, но…

Имелис меж тем опять мирно спал, и снилось ему, должно быть, двоенное детство в своём доме в Мостаре.

— Правда, я думаю это ненадолго…

— Митинги или волна русов? – уточняю я у Джорджа.

— И то, и другое. Те русские, что ходят на митинги, они из давно приехавших?

— По-разному, но в основном из недавно, я думаю.

— Ага, — улыбается Джоко, – а как ты думаешь, они сюда ехать хотели?

— Да нет, конечно. Их просто больше никуда особо не впускали.

— Вот, я потому спросил, что знаю: вы, русы, без визы в Европу не можете. А сейчас они на этих митингах подсветятся, их и пустят. Уедут русы, не будет митингов. Останемся мы с тобой, рус, ракию пить, да под санкциями, что нам вкатят за то, что мы их России не ввели.

— Остаётся надеяться, что все закончится скорей, — подошёл к нам второй брат – хозяин, Дудулес, вытирая руки чистой тряпкой, верный знак того, что пока закончился только очередной рабочий день в гараже.

Добрыня Балканыч