Утро начинается с того, что в гараж-сервис к мужикам подтягиваются сирые и убогие.

Опустившийся алкаш Марко — за своей мензуркой ракии и дозой уважения, в котором всякий человек нуждается.

Юродивый Муньо — за колой. И своей долей социальной приемлемости. Мужики, чисто доброты ради, давали ему какую-то лёгкую работу, принести да подать, но немного, часок так он потрудится — и вот уже чувствует себя полностью членом общества. Это важно человеку.

Одинокий, оставленный семьёй сосед Гандуриста — за хоть с кем-то поговорить, чашечкой кофе. В обмен несёт свежую газету.

Вдова-старуха — за кукурузной мукой для каши.

Верю, что таких гаражей, магазинчиков, столовых и просто домов по всей бывшей Югославии в каждом селе найдётся. “Должны”, – говорит Джоко-хозяин. – “На том и стоим” – и спустя минуту добавляет “пока…”

Наш гараж, аналогов которому по всей Сербии действительно великое множество, является неким пунктом сельской взаимовыручки для всякого нуждающегося в чём бы то ни было. Деятельный символ того, что односельчане тебя не оставили. Своего рода «местна заедница» (местный орган самоуправления — серб.), но, в отличие от неё, без какого-либо административного ресурса.

Помнится, когда только началась известная пандемия, старикам вообще запретили покидать дома, как бы в заботе об их здоровье. Только позабыли позаботиться об их потребностях в еде, лекарствах и — особо подчеркну — общении. Человек есть животное социальное, особенно сербский человек, потому в отсутствии кафан старики захирели. Чему тут удивляться, если журналисту русскому знаком один стооднолетний персонаж, которого правнуки водят в кафану всякий четверг. Ну, в общем, вопрос обеспечения старых минимальным набором потребностей взял на себя, что ожидаемо, наш гараж. А вот для того, чтобы выбить разрешение на передвижение в комендантский час, ушло две недели. Нарушали, а что делать? Правда, местные полицейские отнеслись к ситуации с пониманием.

Примечателен один случай тех времён всеобщего затворничества:

– Я тебя тречий пут питаю [в третий раз спрашиваю] че тебе надо-то, пичку те материну! – кричит в трубку, уже изрядно вышедший из себя, Джоко.

Он стоит у телефона, уперев в бок руку, возле распахнутой во мрак гаража двери. И пылинки шарахаются от него в луче солнца, как прожектора в кинозале.

– Ладно, щас отправлю к тебе, Руса, да.

Кладя трубку, он обращается ко мне:

– Рус, езжай к роджаку (это его дядька, то бишь).

– А чего ему надо-то?

– Вот тока ты не начинай! Я его спрашиваю: муки? Нет, говорит, осталось ещё. Оно и логично, мы ему третьего дня мешок довезли. Может, хлеба? На кой мне хлеб, если у меня мука есть?! Ладно, тогда яиц? Ты, че будала (дурак — серб.)!? У меня два десятка своих кокошек! Хочешь, я тебе сам яиц отправлю???… Чего тогда? Ну привези чего-нибудь…

Дальше мне ничего объяснять не нужно. Достаточно просто вспомнить бабульку, что живёт возле меня, только тем и занимается, что ныряет от калитки до двери из дома, выходящей прямо на улицу (очевидно, ещё одна есть на двор), стоит кому проходить мимо её жилища.

Нет, балканским старикам не свойственно, как нашим, сидеть по полгода дома. Это вне их миропонимания.

Ввиду чего ведутся ярые споры о том, что они поголовно нарушают режим изоляции.

– И это, яиц у него возьми, раз ему много! – кричит Джоко мне уже вслед.

Да, гараж тоже что-то берёт взамен своей деятельности и ради факта своего существования. Однако, в основном это не вещи, но дело. Называется сие сербским словом «Моба». Так в гараже появляется главный продукт снабжения – кукурузная мука.

У мужиков помимо автосервиса имеется своё поле этого важнейшего для Воеводины продукта: и каша, и хлеб, и корм скоту, не говоря уже, как хорошо ободранные початки горят в печи. Так вот, всякий раз, когда её требуется собрать, организуется эта самая моба – вид сельской соседской взаимопомощи руками, оплачивается она по мере потребности послужившему соседу также лишних рук, или, как в случае с гаражом, чем-то экстренно важным. Обычно организация процесса включает стол, покрытый напитками по вкусу, чем подчёркивается, что это не работа, но добрососедство.

– Да у нас большинство домов на селе построено на мобу! – заявляет Джоко, деловито откинувшись на спинку железного стула.

Стул жалобно простонал, а Джоко важно продолжил:

– МОБА, Рус, это то, что ты делаешь кроме официальной работы. Но никто, никогда не станет называть это свободным временем! Это соседское обязательство помочь в чём-то. А взамен ты ждёшь некую услугу от него.

Сегодня я чиню Имелису его старый «гольф», занятие бессмысленное, так как поправке это ведро с болтами последние лет 10 не подлежит, но каким-то чудом ещё ездит.

Будь это работа, я бы за неё и не взялся бы. Но эта МОБА, которую Имелис мне вернёт, когда придёт время собирать кукурузу.

Теперь посмотри вокруг. Видишь, какие дома мы строим? Чтобы сразу на четыре семьи. Для сына с невесткой, для дочери с зятем, ну и ещё там для кого… Даром что никто в них не живёт, ибо все, дождавшись паспорта, уехали из страны…

Но ты подумай, можно ли такой дом построить с зарплаты? Ну пусть даже на пике титовских времён. Да никогда! А на мобу можно! Всем селом каждая куча (дом) направлена. Вчера я соседу строил дом, сегодня он мне.

Тут Джоко на секунду замялся:

– … может, потому они такие продуваемые. Строили-то любители, и то не совсем трезвые.

Добрыня Балканыч