Завершение рассказа о бойцах, которые в 1995 году, после падения Республики Сербская Краина стали буквально последней линией обороны для тысяч мирных жителей Республики Сербской.
Когда вышли к Мрконич Граду, прошли одну линию окопов. Проходили опять ночью и нам опять повезло, мы прошли между хорватским и мусульманским отрядами. У нас уже не было боеприпасов, чтобы вести бой, не было сил, чтобы что-то придумать или просто подольше понаблюдать за неприятелем. Мы просто открыто пошли. И опять фашистское приветствие помогло нам. Хорват приветствовал нас и не увидел в темноте, что я вскинул руку с тремя пальцами. Так и прошли. Следующая линия была более основательная, там не было разрывов. Это была уже сербская линия, но мы этого не знали, думали, что мы еще в тылу неприятеля. И мы провели целую ночь буквально под носом у своих, но смотреть нам приходилось во все стороны. Мы сидели буквально в нескольких метрах от наших окопов и нас не замечали. Даже сумели украсть два ранца с едой. А в тех ранцах было немного черного черствого хлеба и сала. Так мы по крайней мере поняли, что перед нами не мусульмане, мы решили, что это хорваты. Мы тогда еще посмеялись, мол, какие-то нищие хорваты нам попались. Около этих окопов мы просидели до полудня, думали, как будем прорываться. Мы уже не думали, кто останется жив, а кто погибнет. И пока мы ползали и искали место прорыва, заметили солдата, который прятался в траве в небольшой ложбинке. Как раз был обед, и дозорному принесли что-то поесть. Мой товарищ подполз ближе. Я притворился, что мне тоже принесли еду, подполз к дозорному и спросил: «У тебя есть лук? Или может быть, сигареты?». Он протянул мне пачку «Югославии». Я тогда очень удивился, откуда у хорвата такие сигареты? Этот солдат понял, что что-то не так и потянулся за автоматом, который лежал возле его руки. Но мой напарник тоже показался с оружием в руках и приказал ему лечь на землю. Вот так мы его и утащили к остальному нашему отряду в небольшой лесок. Мы были в полной уверенности, что взяли в плен хорвата. Я назвал свое имя и фамилию и обещал, что оставлю его в живых, если он нас ночью проведет через линию их окопов и спросил его имя. Он ответил: «Илия». Это может быть и сербское и хорватское имя. Он сказал, что из отряда из Купреса. Но он мог быть купрешким хорватом. Потом я его прямо спросил, кто он. Он ответил: «Я – серб». «Эх, мать моя милая, как же ты – серб – а воюешь на стороне хорватов?!» «Какие хорваты?! Я – серб и воюю за сербов!» Я не поверил ему, думал, что он лжет, и придумал это потому, что попал в плен. Обыскал его карманы, достал солдатскую книжку. На обложке надпись была на кириллице. В этот момент мы услышали, что кто-то тихо зовет «Куме, куме!» и приближается к нам. Это был очень сложный момент, нужно было мгновенно принимать решение, ведь если нас обнаружат, то уйти мы не сможем, все поляжем тут. А пленный мог нас выдать или его родственник скажет, что пропал солдат на посту и поднимет тревогу. Тогда я сказал пленному, чтобы он позвал сюда своего кума, мы не убьем их. Но если кум сейчас не придет или поднимет шум, то пленного убьем сразу, а потом и его кума. Потом уже Илия сказал мне, что думал, что мы мусульмане, муджахеддины. Мы все были с бородами, худые, страшные. Делать нечего, пленный позвал своего кума, но просил, чтобы мы убили его, но не трогали его родственника. Кум пленного вышел к нам в шубаре на голове. Мы часа два разговаривали с пленными, нам удалось убедить их, что мы свои, сербы.
В 1994 году мой отряд сражался на Купресе, я знал те места и некоторых бойцов. К счастью, мы все выяснили, кум пошел вперед, чтобы предупредить сербов, чтобы они не открыли по нам огонь. Я никогда не забуду момент, когда мы оказались на сербской территории, все попадали, некоторые мои бойцы плакали, целовали землю и деревья.
К нам подошел командир части, с ним несколько офицеров, я его хорошо знал, он из того же города, где до войны жил и я. Он каждое утро пил кофе в моем кафе, мы отлично ладили. Он не узнал меня, хотел его обнять, но он остановился в нескольких метрах и поднял оружие: «Вот только сделай еще один шаг, муджахеддин, и я выстрелю!» Я спросил его, как называлось то кафе, где он всегда пил кофе? «Да какое это имеет значение?» Я назвал кафе, он с удивлением ответил «Да». «А хорошо ли ты знал хозяина этого кафе?» «Да, конечно! Он был мой приятель, я каждый день заходил к нему». Я закрыл руками бороду и смотрел ему в глаза. «Ну, узнаешь меня сейчас?» Он с минуту смотрел на меня, потом уронил автомат и буквально подбежал, обнял так, что кости хрустнули.
Самым тяжелым для нас все это время было то, что мы ничего не знали о своих семьях, ведь многие жили на той земле, которую теперь топтали вражеские сапоги. После первых минут радости, пришло понимание, что многие из нас не знают, куда им идти, где теперь их дом и их родные. Мы держались на ногах из последних сил.
Нас постарались хоть немного накормить, дали макароны и сыр. Но многие не могли есть – одна или две ложки и все, за три недели желудки почти перестали работать, троим парням пришлось даже потом делать операции, они так и не восстановились.
Но тяжелее всего было парням из Яйце, Купреса и других населенных пунктов, которые теперь были на вражеской территории. Ведь они защищали сербов, были в сербской армии, теперь им нельзя было возвращаться в родные места.
Нас на лошадях повезли в тыл нашей территории, если честно, то я очень боялся упасть на глазах своих бойцов. Еле доехал до того места, где нас ждали автобусы и нас отравили в Баньа Луку. Нас не повезли в ближайший город Мрконич Град, в это время за него шли бои, его постоянно обстреливали.
Вечером я и мои парни были в Баньа Луке. Весть о том, что из окружения вышло наше подразделение быстро разнеслась по городу и окрестностям. Сотни людей хотели выразить нам свою поддержку и пришли к полицейскому Управлению, куда нас привезли. Никто ничего толком не знал про нас, сколько человек, знали только, что это мое подразделение и мое имя, имя командира. Нас охраняла служба безопасности, а люди все прибывали и прибывали, их было уже несколько тысяч. Здесь были простые горожане, бойцы ВРС, члены их семей, родственники тех, кто пропал без вести. Все старались нас увидеть, искали знакомые лица, надеялись увидеть своих родных. А я тоже смотрел в окно из автобуса и искал взглядом свою семью. Когда мы медленно пробирались сквозь толпу, то увидел жену брата, он тоже был в войске. Она была очень рада, что я жив.
Когда вышли из автобуса, люди кричали и плакали: те, кто дождался своих – от радости, а другие от горя.
Повторюсь, это было осенью 1995 года. А до этого мой отряд прошел всю войну, буквально с первых дней и мы всегда были на передовой. Да и после войны нас ждала нелегкая работа в полиции, особенно в пограничных районах Республики. Не совсем обычная работа для полицейских, но когда твой дом в паре километров от линии фронта, ты в постоянной боевой готовности и день и ночь. Скажу, что даже на линии фронта было проще, там ты один, а не с семьей, за которую боишься больше всего.
Нас, оставшихся без дома, было много. Что сказать? Было очень тяжело, когда ты не можешь вернуться домой, понимаешь, что навсегда потерял дом, не знаешь, где твоя семья и что с ней.
Нас всех отправили в госпиталь, кого-то выписали потом быстрее, кто-то пролежал там несколько месяцев, но так и не восстановил здоровье. Мы все были кожа да кости, на ногах незаживающие язвы от вечно мокрых сапог, даже видны голые кости. Я похудел на 15 килограмм.
Что мы делали потом? Многие остались служить в полиции, кому здоровье позволяло, разъехались по всей Республике: Зворник, Биелина, Лакташи, Баньа Лука, Градишка, Углевик, кто-то уехал в Сербию, кто-то и вовсе за границу. И я остался служить в Баньа Луке, мой друг профессор нашего Университета, уговорил меня идти учиться, окончил факультет криминалистики. Получилось, как в старом югославском фильме, когда после Второй Мировой партизаны возвращались домой и садились за школьные парты. Первое время было очень непривычно спать без оружия, ходить без оружия. В начале на факультете надо мной даже подшучивали, спрашивали, где моя винтовка, а я невольно искал рукой оружие… А еще постоянно просили говорить тише, я же привык перекрикивать шум боя.
Я нашел свою семью, мне повезло. Как оказалось, моя жена смогла продать наш дом, пусть и за треть его стоимости, и увезла моих детей. И всегда верила, что я жив. Потом я встречал своих бывших соседей, они говорили, что знают, где я был и где я живу. Но я не боюсь.
Милан смахнул соринку с глаз, помолчал, глядя пару минут в окно. Я делала вид, что не замечаю ни его покрасневших глаз, ни мокрых дорожек на его щеках, ни пальцев, что смяли салфетку в тугой комок…
– А знаешь, как я бросил курить?- Милан опять поменял тему – Уголек от сигареты попал мне на воротник гимнастерки и прожог его, тогда я разозлился и выбросил сигареты. Вот уже почти тридцать лет не курю.
И вот снова рядом со мной тот самый Милан, которого я знала: весельчак, азартный любитель спорта и страстный болельщик.
– Сейчас я на пенсии, счастливый дед пятерых внуков, играю в футбол, патронирую детский клуб боевых искусств…
Но ты же понимаешь, я не могу забыть то, что было… Я написал сценарий для фильма, мы начали съемки, но началась пандемия и кончились деньги. Милан засмеялся, наверное, первый раз с начала нашего разговора.
– Ну что, поехали? Я отвезу тебя в гостиницу, а у меня скоро футбол.
Здоровья тебе, мой друг Милан, здоровья и процветания твоей семье.
Елена Шахова, заместитель командира поискового объединения «Крутояр», член регионального совета Поискового движения России и Военно-исторического общества.