Утро началось привычно с кафаны. Непривычно густо оказалось в любимом углу Бродяги. Он был насыщенно синий. Как местные расшифровывают органы полиции, «мафия у плавом» (имея в виду тот самый цвет формы), МУП – МВД по-нашенски и так официально толкуется министерство внутренних дел.
Редактор блестяще утёр нос Бродяге-журналисту, вставив в его же текст, где дана уже расшифровка органов правопорядка сербского, его же фотографию, полную искренней теплоты сотрудников к ребёнку во время дежурства на протесте. И любовь к детям — не единственная общая со всем народом местным черта лиц, наделённых правом принуждения.
У полиции на Балканах совершенно человеческое лицо! В чём Бродяга на личном опыте мог убедиться во времена ареста и конвоирования в суд Подгорицы от границы и участка в Белом Поле.
— Ты кафу пил?
— Шутить изволите – отвечаю, – меня ж из камеры Белого Поля, где ночь провёл, с 8 утра везут.
— Но это же самое грубое нарушение прав арестанта!..
Задекларированного если и не в декларации прав человека, то очевидно на подкорке балканского мозга. Полицейские переглянулись. Затем водитель опять повернулся ко мне… — Ты тока никому не говори…
С этими словами мы заворачиваем к придорожной кафане. Где радушный хозяин угощал нас ракией, которую служащие при исполнении не пили, отдавая всё Бродяге, что в итоге в хламину пьяный приехал к дознавателю, а тот в свою очередь наливший ещё рюмку из бутылки, что всякий чиновник прячет в шкафу с документами, порвал бумаги о мелких нарушениях обвиняемого, даровал ему статус свободы совершенно бесплатно и предложил ещё забрать в кассе компенсацию за билет на автобус, с которого он был снят.
Таков был опыт общения Бродяги русского с невысокими чинами балканскими. Однако что-то всё равно смущало его сесть за стол близ набитого незнакомыми людьми в форме угла. Что ныне в Сербии картина частая. Дополнительные патрули направляются по всем городам и сёлам, «на всякий случай».
Может быть, дело было именно в конвойной ассоциации из тех далёких времён в придорожной кафане. Милой по содержанию, но всё же неприятной по смыслу. Тем не менее, Бродяга, склонный к вызовам, особенно к себе, сел с видом грабителя из банка через дорогу. Полицейские не изволили наградить его ни толикой внимания. От обиды несостоявшийся подозрительный тип стал прислушиваться к разговору. Забавно, группа в синем, состоявшая, к слову, из пяти парней и одной, следует отметить, жгуче привлекательной девушки, вели разговор о традиции страны, всплывшей в воспоминаниях вашего дописника (репортера — серб.).
— У черногорцев оскорбительно, если хозяин дома бутылку на столе закроет крышкой…
Несмотря на то, что любой местный непременно бы охарактеризовал безразличие молодцев к красной девице знаменитой шуткой: «Почему у чиновников нет служебных романов? Во избежание инцеста!» Намекая на то, что там одна родня и с улицы не пробьёшься. На самом деле это ложь. Разумеется, можно вступить в низшие чины и начать блестящую карьеру, нужно ли при этом вступать в партию – вопрос другой. Молва народная утверждает, что ответ строго положительный, а других источников информации у руса нет. Во всяком случае, знакомые ему полицейские – члены партии, но служить стали после войны, не зная, куда деваться, бросив учёбу в своё время, как и студенты сегодня. И причина была та же, защита отчизны, хоть и в другом, куда более ясном смысле. Это тем не менее говорит о том, что большой разницы, вообще никакой, между сербами в форме и без неё – нет.
Так как журналист русский сел за кафу, чтобы написать пост, в котором он поделится обзором митингов сербских, можно сказать, что это… Текст, рождённый из сопроводительного слова.
…К предыдущей статье о нелюбви народа сербского к режиму. В сущности, любому. Пятьсот лет нация с гордостью носила пренебрежительно данное ей турками наименование рая. Не ей, собственно. Так османские завоеватели официально именовали народы захваченных территорий, не желающих сменить веру. Земля становилась частью империи, и отношение к ней в Стамбуле было такое же, как к той, на которой стоял и Царьград.
Так же строились мосты, дороги, караван-сараи, школы и, конечно, мечети. Вот именно с последними турки и ассоциировали классовое деление. Национальный признак не имел значения для общественного положения и продвижения по службе. Любые попытки национализма жёстко пересекались. Вот почему впоследствии, на огрызках империи, возымел успех колоссальный Ататюрк, национализмом подменивший жажду реванша и горечь поражения. Но это было после распада империи, во времена же её расцвета считалось вообще постыдным гордиться своим происхождением. Была и оскорбительная поговорка о том, что кому не за что держаться, дословно, держится за член отца… Чего стоит сам факт существования янычар. Но и без элитного корпуса, набираемого из детей христиан, видные места при дворе и в провинциях занимали выходцы из захваченных земель. Однако с одним условием: они обязательно должны были принять исламскую веру. Потурчинился – с отвращением говорили про такого соседа сербы, оставшиеся верные дедовой вере. А новый правоверный с этого момента очень скоро занимал и важную должность, и от налогов освобождался. Дети его шли в мусульманские школы, где получали больший объём знаний или, того круче, уезжали в Стамбул на учёбу. Так формировалась знать. Дети их детей уже и не ведали, что их прадед был христианин. Точнее, делали вид. Потому что забыть такое им не могли дать потомки соседей, не принявших ислам: «Продао веру за вечеру» — в этой фразе, относимой в равной степени и к прадеду, и к рождённым мусульманами, униженная поражением в правах часть населения находила утешение. Пусть у них нет шанса занять правящую должность, пусть суд к ним почти всегда несправедлив, пусть в любой момент их могут забрать на неоплачиваемые работы, зато они не предали себя (ибо вера, особенно в те времена – это способ самоопределения), как и их предки. Любой империи нужна дешёвая рабочая сила, и вообще, кто-то, кого можно обирать в целях пополнения казны, вот такое положение в Османском царстве занимала рая. А на сербских землях это слово стало звучать гордо.
С момента падения империи на Балканах прошло полторы сотни лет, почти в пять раз меньше времени, чем она существовала тут. Многие привычки, как слова в оборот, въелись в людское сознание. Одна из таких привычек — противопоставление себя и власти. Гордость за то, что ты не имеешь ни отношения к ней, ни шансов в неё попасть.
Ловушка сознания заключается в том, что нет больше ни турецких, ни австрийских завоевателей. Нет сегрегации по вере. И в МУПе сейчас, который ты называешь мафией в голубом, такой же потомок раи, такой же простой парень, как и ты сам. Свидетельство тому — пример забастовок против цены на бензин и дизель в 2018 году, когда полицейский синдикат (так в Сербии зовут профсоюз) вместо того, чтобы разгонять народ, к нему присоединился.
Этого не происходит сейчас, возможно, потому что служилые в лидерах оппозиции видят хорошо знакомую им режимность. Даром что протестующие студенты от всяких политических движений дистанцируются, полицейские им сочувствуют вместе со всей страной. Потому что это такая страна, где молодость в почёте. Но старость мудра. Потому и сёла, преимущественно пенсионные, поддерживают молодых горячо, но именно эта поддержка – содержание плакатов; других посланий, тем более политических, на них нет.
