У нас не было идеологии! У нас была вера! Да, в социализм, да, в братство и единство. Пусть лишь, как оказалось, на время, но тогда: мы победили нацизм внешний и национализм внутренний. Классовая же борьба нас почти не волновала. Возможно, именно поэтому первое, что я смог разобрать по-русски, пересекая международным автобусом шлагбаум Венгрии с Советским Союзом, была фраза пограничника из города Чоп, нынешней отдельной Украины:
— О, югославские капиталисты пожаловали!..
Какой же я капиталист?! У меня с собой было несколько коробок жвачки, по шесть пар галстуков разных цветов и несколько грампластинок любимых альбомов Pink Floyd и Битлов…
Балканы второй половины прошлого столетия были очень особенным местом и временем, неотъемлемой частью всего этого противостояния. Как бы посередине капиталистического Запада, который относил Югославию к Востоку, и того самого Востока, который полагал её тем же Западом. Это началось сразу после Войны, когда мир, ещё не придя в себя от эйфории Победы, вдруг, распался на две части. Никто как будто даже не заметил, что в самом начале Второй Мировой умерло Королевство, а в конце словно Феникс восстала Республика с одним и тем же названием.
Республика, которой попросту не должно было быть. Все три великих лидера, главы обоих блоков, были едины в этой мысли. И Черчилль, и Рузвельт, и Сталин. Тем не менее, она была. Уверенно лавируя и даже используя своё положение. Покупая почти даром и продавая задорого всё то, что Запад и Восток в силу идеологических противоречий не могли продавать друг другу. Это касалось не только экономики, но и в культурном смысле Югославия испытывала и передавала волны двух направлений, внутри себя самой представляя водоворот, воронку. Возможно, это что-то значило. Возможно, нет: слишком много воды утекло… но никакие объяснения, никакая мешанина слов или музыки… или память не сможет повлиять на то чувство, что ты был там, и остался жив в этом закоулке времени и мира. Что бы оно ни было…
Но, как же всё-таки она получилась? Историю трудно понять до конца, и все из-за этой продажной лжи, которую за неё выдают всякий раз в угоду политической повестке, но даже если не доверять «истории», вполне уместно будет предположить, что время от времени энергия целого поколения вырывается наружу в восхитительной яркой вспышке, причин которой никто из современников по-настоящему не может понять, и, копаясь в прошлом, они никогда не объясняют, что же на самом деле произошло. Почему преданные короне и кресту черногорцы предпочли отряды Тито алым розам в петлицах четников? Никто не считает, что в лесах было больше хорватов, чем в усташских рядах, а сербы с муслимами закусывали шливу корой и грибами…
… И все тосты «Живио Тито!» были о том времени, что наступило позже…
Да, загадочная и одиозная личность, возглавившая все партизанские отряды восставшего против оккупантов и коллаборационистов народа, ставшая в итоге лидером страны, безусловно, оказала огромное влияние. Но не благодаря одному Маршалу, возникшему словно бы из ниоткуда, то ли русский шпион, возникла Республика. Скорее просто кому-то подобному следовало её возглавить. В этом есть некая метафора.
Но сама страна, избравшая социалистический путь, зародилась именно из духа народного единства, желания победить общего омерзительного врага. Советский же Союз — продукт войны гражданской. Вот в чём великая разница. Вот почему Югославии не были присущи классовые распри. Это ежели попробовать представить, что вместо нового монарха страной бы стали руководить Минин и Пожарский… Таким образом, Югославия — это не один только Тито, – это совершенно чистая и очень мощная именно объединяющая, а не разделяющая энергия. Народа, которому, пожалуй, было глубоко наплевать, каким экономически-политическим режимом называться, лишь бы жить уже в мире. Народа, который на протяжении почти всей своей истории воевал сам с собой в угоду оккупантам разных времён. То турки использовали боснийцев для войны с хорватами. То австро-венгры хорватов для войны с боснийцами.
Сербов использовали все для войны со всеми и чаще всего самих с собой. Так, например, сербы из Лики и Кордуна рьяно защищали границы любимой императрицы Марии-Терезии от турок. И те же сербы отчаянно бились с её Габсбургским родом в Боснии на стороне турок, которые были такими же оккупантами, но к которым уже привыкли… В общем, Югославия, и именно в форме республики, была именно тем, чего так жаждал народ, уставший от междоусобных распрей. Так как монархия – это непременно чей-то род, сербский, хорватский или боснийский. А тут Тито, про которого вообще толком непонятно, он, собственно, кто? Именно потому в новой республике и не было принято делиться по национальному признаку.
В этой республике не было идей классовой борьбы, потому что она родилась на единстве классов. Единственное, что для неё представляло опасность – вновь распад на национальности. Возможно, не было бы и гонений на церковь, которые, конечно, не сопоставимы с советскими, но тем не менее были, просто потому что именно религия и лежит в основе отличия национальностей: католики – хорваты, православные – сербы, мусульмане – боснийцы.
Пока шла война, Свобода от оккупантов творилась во всех направлениях с Запада на Восток, с Севера на Юг. В ряды партизан ты мог влиться где угодно и откуда угодно. Например, потурчининых ли господ, получивших дворянство с переходом в ислам, или сербской раи, сохранившей веру прадедов, но ущемленной в правах. Вдруг, это стало не важно. Многовековые обиды на мгновение стали забыты. «Это было всеобщее фантастическое ощущение, что все, что мы делаем, правильно, и мы побеждаем…». Это мгновение и было Республикой. Но, как и всякое мгновение, оно имеет свой срок длительности.
Республика просуществовала полвека на чувстве свершившейся победы над силами Старых и Злых. Потому война социализма и капитализма здесь никого всерьез не волновала. Социализм неизбежно должен был победить для югославов и во всём мире, но не в каком-то политическом или военном смысле, а как естественный результат эволюции.
Сама же страна выбрала путь неприсоединения ни к каким блокам военным. Ни НАТО. Ни Варшавский Договор. Можно сказать, что Югославия – это был символ пацифизма. Вот почему здесь был столь популярен Боб Марли. Это слагалось с философией регги. «Наша энергия просто преобладала. И было бессмысленно сражаться — на нашей стороне или на их. Мы поймали тот волшебный миг; мы мчались на гребне высокой и прекрасной волны…». Да, Республика была социалистической и всегда тяготела к Союзу, но и в капиталистическом Западе тут видели партнёра, а не врага.
Разумеется, это многих раздражало. Югославия пережила смерть Тито. Но не пережила ненависть к своему благоденствию и независимости. Было бы ожидаемо, что с нею расправится руководство Союза, которому была не по душе пусть и социалистическая, но совершенно непокорная республика. Но нож в спину вонзил «дружественный» Запад, которому нужны экономические рабы, а не партнёры. Вдоволь накачав стероидами национальной идентичности радикальные группы, он поддержал сепаратистские восстания. А затем финально добил последнюю национальность в Югославии, которая ещё не впала в национализм, бомбами над головами гражданских. Без объявления войны. В обычный вечер. Сербы, несмотря ни на что, не ожидавшие такого от «цивилизованного Запада», чья культура и музыка так им нравилась, пришли к единственному возможному выводу: есть они и есть мы. Сербский национализм восстал в Югославии последним, как защитная реакция, как самооборона. В этот момент Республика окончательно умерла. Закончился этот момент наркотической эйфории.
«Момент, главные воспоминания о котором, похоже, зациклились на одной ночи… а может, это было раннее утро, когда я, наполовину пьяный, мчался на маленьком «Yugo 45» через мост Свободы на скорости сто км в час, одетый в шорты Левис и ковбойскую куртку «мальборо»…
куда я направлюсь: всегда попадаешь туда, где люди такие же отъехавшие и дикие, как и ты сам. И в этом не было никаких сомнений…
… Через несколько часов этого моста не стало…»
И сейчас, 18 лет спустя, можешь подняться на вершину Ловчен и посмотреть на Северо-Запад, и если у тебя все в порядке с глазами, то ты почти разглядишь уровень полной воды — ту точку, где волна, в конце концов, разбивается и откатывает назад, а ещё ближе оставленную её полоску где-то между Игало и Дубровником, словно последний рисунок на песке, бывшую границу государства Сербия и Черногория, последний отголосок Югославии.
Все они теперь пытаются выжить. Больше нет стимуляторов, которые разгоняли двадцатый век. Это был фатальный ингредиент, типа всеобщего равенства и единства. Он колесил с начала века по Восточной Европе, предлагая расширение рабоче-крестьянского сознания, даже не думая о мрачной реальности, которая была засадой для всех, кто воспринимал его всерьёз.
Республика умерла, забрав главную иллюзию того образа жизни, который она могла создать. Древнее мистическое заблуждение, пересаженное на дрожжи атеизма. Отчаянная вера в то, что кто-то или хотя бы какая-то сила хранит свет в конце тоннеля.
Добрыня Балканыч