Автор сразу оговорится, что выше не фигура речи, а именно вопрос. И следующий ниже анализ – не попытка убедить читателя в чём-либо, но дерзновение на него ответить.
Предметом исследования, который, как хотелось бы верить, перспективы любой братоубийственной войны сведёт на нет, станет социальное расслоение внутри отдельно взятого небольшого населённого пункта. Каковые и составляют половину Сербии. Другой её половиной является один главный город, где и проживает 50% населения страны, — Белград. В тот бурлящий котёл, если кто-то и дерзнёт сунуться с видом исследователя, вынырнет оттуда либо дураком себя признав, либо им воистину являясь.
Иными словами, речь пойдёт об общественных отношениях. В неформальном облике, как читатель мог догадаться. Проще говоря, чем народ дышит. А ещё точнее, мы постараемся рассмотреть структуру деления общества. Классы, как завещают классики социологи, не исключая и автора знаменитого «Капитала». Но сделаем это не в денежном смысле.
На примере села, в котором довелось жить автору, но в этом смысле очень похожем на другие сёла страны, становится видно уникальную деталь. Ни ресурсы, ни власть, не вознесут вас на пьедестал социальной иерархии сербского села, как их отсутствие не уронит в глазах односельчан.
Один из самых уважаемых жителей посёлка занимается очень необычным делом. Автор уже рассказывал о Мошо, сельском поэте, что всю жизнь был директором кладбища. А выйдя на пенсию, оставил за собой одну из функций, не оговоренных в числе обязанностей. Произнесение надгробных речей. Ритуал, призванный заменить в годы Второй Мировой в рядах партизан катастрофически недостающих священников. По понятным причинам. И вместе с тем, впоследствии и вовсе заменить церковное отпевание в Социалистической Республике. Теперь, когда Югославии больше нет, а её народы спешно возвратились к дедовым верованиям, традиция надгробных речей всё же осталась. И она востребована, как и Мошо. Но денег он за неё либо берёт мало, либо не берёт вовсе. Пенсия у него совсем небольшая. Он всё время смущается за состояние дома своего, как бы оправдываясь: «ну, просто я живу один». А односельчане людей подобных всегда зовут на все обеды, где окружают максимальным уважением.
Чем не может похвастаться «элита», как её бы назвали везде, кроме чем в своём селе. Большие дома, роскошные машины и …одиночество. Практически отсутствуют контакты. Влияние на социальную жизнь минимальное. Если денег на общественные цели давать перестанет, вообще забудут.
Деление села, если оно и есть, происходит не по вертикали, но по горизонтали. Это предпочтения в напитках. Которое, как ни странно, диктуется увлечениями.
Виноделы — пенсионеры, собственно, от избытка свободного времени, в сочетании с равным избытком алкоголя, они-то и придумали орден хранителей вина, какие-то торжественные одеяния и прочую атрибутику, до боли схожую с вольными каменщиками, связались с такими же чудными дедами из других районов Сербии и даже бывшей Югославии, назначив даты слётов. Зато журналист русский и зовёт их винными масонами, только вместо жертвоприношений и всякой оккультной хрени наши просто бухают))
Музыканты, в основном рокеры, тоже пьют. Но у них есть работа. Какая-то очень серьёзная и важная, как правило. Потому играют они действительно неплохо, в отличие от тех, кто в Сербии музыкой же на жизнь и зарабатывает. Так, что пиво – это всё, что может себе позволить звезда сербско-сельского рок-н-ролла, утром же на работу.
Куглаши – следующая ступень увлечений, идущая по нисходящей возраста, после виноделов. Спортсмены уже не молодёжь, но ещё не старики. Так, 40-50. В других посёлках тоже есть подобная прослойка, они имеют свой клуб ветеранов того или иного вида спорта, где по вечерам субботним собираются, вспоминая под пиво с ракией былые победы. Порой, если финансовое положение кого-то из членов клуба и его знакомства позволяют, они создают команды молодых. Платят зарплату. Покупают форму. Вот тот случай, когда деньги могут сделать тебя уважаемым на селе человеком.
Те же сёла, мужикам среднего возраста которых повезло иметь куглану – особый случай. Такие продолжают играть до конца своих дней. И чуть ли не покидают этот мир, стоя на дорожке, с шаром в руке.
Бродяга уже писал об этой брутальной версии боулинга. Собственно, спорт большого Лебовски и появился в Америке ввиду того, что кугланы, по какой-то загадочной причине, становились чем-то сродни притонов. Видимо, притягивали шары и кегли чем-то именно такую публику. Самую старую куглану нашли после сноса старой церкви, когда вскрылись потайные комнаты, безошибочно наводящие на мысль о кугланье.
Опять же это объясняет стиль боулингов, напоминающий детские комнаты. Вес шаров также уменьшили, а расстояние между кегель напротив — увеличили. Потому куглашы говорят, что боулинг — это для «пичек» (писюх – девчонок). Сами же атлеты тру спорта и по сей день выглядят и ведут себя крайне сомнительно.
Маргиналов, неформалов и прочее в Сербии нет. То есть люди, причём далеко не молодые тоже, которые находятся на границах различных социальных групп или одеваются необычно, есть, конечно. Просто отношение к ним другое. В сербском и не только обществе, тебе дозволяется выражать себя личностно намного ярче, не вызывая абсолютно никакого недоумения.
Как читатель уже догадался, автор попросту развёл его политическим заголовком. А по сути, вновь рассказал за сельский быт. Но всё-таки мамкиных аналитиков под конец порадую. В селе сербском есть Социальное дно.
Обычно площадь сельской пияцы выполняет функции рынка 2 дня в неделю. Остальные 5 дней служит местом культурного отдыха лиц, принимающих вещества вне закона, о чём всем прекрасно известно, включая и полицию. Есть даже красноречивое граффити на стене. Но нет. Не торчки представляют сербское дно. Помимо пристрастия к пагубной привычке, многие из них совершенно бескорыстно участники различных общественно полезных дел. Все остальные же попросту безвредны. Сфотографировать эту надпись журналист русский прошёл вместе с маленьким сыном, прямо мимо ребят с пластиковой бутылкой, кусочком фольги и одной сигаретой на круг. Безмятежно здороваясь, как если бы они в шахматы тут играли.
Объект общественного презрения находится рядом. Это отделение партии. В принципе, не важно какой. Обычно приверженец любого политического движения в глазах односельчан – деревенский дурачок, над которым все открыто, но беззлобно посмеиваются. Мол, более полезного занятия не нашёл. Но не в текущие дни. Поначалу акции селяне рассматривали как народную забаву, ругая власть привычно, в пределах обыденного.
Но знаете, что объединяет приверженцев всех увлечений на селе? По каким поводам они собираются вместе? Чьё присутствие знаменует любую сельскую манифестацию, как действительно важную? Правильно. Вы сразу угадали, если хоть немного знаете Сербию. Дети, выступление их хора или ансамбля. Когда они становятся старше, то часто выступают связующим звеном между поколениями. Так, на выступления молодых поэтов в деревенский дом культуры, ставший рок-клубом, придут и виноделы, и рокеры, и спортсмены. Придёт и председатель сельсовета. На должности, а значит член правящей партии. От которой он сейчас всеми силами старается отстраниться в глазах селян. Бо она запятнала себя причастностью к страшнейшему из грехов, нападению на детей.
Читатель, воспитанный в русской традиции, скажет: да какие они дети? Для сербов это дети ещё живых и не очень старых родителей. Они учатся и дарят надежду на лучшее более образованное завтра. Значит, они будущее, которое сербы, при всём уважении к прошлому, всегда ценили выше. Возлагают на него все надежды и чаянья. Даже если его не застанут. В принципе. Потому это дети.
Революции в Сербии не должно быть, во всяком случае с сельской точки зрения, по той причине, что для гражданской, как и любой другой войны, нужны как минимум две несогласных стороны. А сейчас на селе нет двух мнений, нельзя было позволить кому-то сбивать и избивать студентов на их митингах, даже если они кому-то мешали.
И выходит, что никакое расшатывание обстановки в Сербии не доведет до войны? Хочется надеяться. Поживём — увидим.
Добрыня Балканыч