По следам босоногой куда только журналиста русского и по совместительству Бродягу Балканского не занесли поиски той, которая все еще надевает башмаки, пока ложь обегает весь мир. Бродяга сам не приметил, как ноги принесли его на Бульвар.
Что значит какой? Тот самый Бульвар, которому не требуется название, даром что за век он несколько раз менял имя.
“В Белграде есть намного больше названий бульваров, нежели их самих.
И всё-таки Бульвар Революции – бульвар в собственном смысле слова.
Та широкая улица окаймлена рядом деревьев – нашим прошлым, настоящим и будущим.” Капор Момо.
Как и всё остальное в Сербии, бульвары рождаются из идеологии. Посему и площадь, с которой бульвар начинается, была когда-то Маркса и Энгельса, ныне зовётся Николы Пашича, сам Бульвар носит имя короля Александра, а был когда-то Революции, затем опять Александра. Чёрт ногу сломает. Как любили шутить старые сремцы, «я жил в 5 странах: Австрии, Королевстве Югославия, НДХ, потом Республике Югославия, и вот помираю в Сербии, а хоть убей, никогда не выезжал дальше столицы общины» – считай, райцентр, если по-русски!
Тем не менее, скажи в Белграде просто Бульвар, и всем ясно, о чём речь. Есть только один Бульвар с большой буквы — путь достаточный, чтобы понять Белград за час, как выразился Момо Капор, когда ему выпала честь американского посла знакомить со всем городом за всего лишь 60 минут. Даром что он лишь на одном берегу. Ведь Новый Белград, а Земун и подавно — суть другие города.
В ста шагах на север от потухшего сердца коммунизма Момо показал своему страннику «Скупштину» и «Стари двор». Парламент, как и дворцовый парк, некогда были окружены прекрасным плетёным узором из кованого железа, который был демонтирован, как символ препятствия народу дойти на власть. Символ впоследствии кто-то спёр и оградил им свою дачу. Так было при жизни классика. Если бы он побродил по Бульвару ещё каких-то 19 лет, то застал бы ограды вновь. Комично, что ими власть сама себя оградила от народа, чтобы не побил, обозвалась «школьниками» и сидит, в собою нагромождённых клетках, на потеху люда. Что обезьяны в зоопарке.
Только парк это Пионерский. Один из немногих объектов столицы, не претерпевший переименований на изворотах идеологии. Думается, над текущей картиной от души бы хихикал не только Капор, но и его коллега Душко Радович, что когда-то заметил:
«Интересно, чего там думают в зоологическом саду те наши. Наверное, рассуждают о том, как мы преуспели в жизни, а они остались там же, где и были».
Эх, классики мои, классики, какое замечательное время вы пропускаете. Как же я вам завидую!
Представьте себе там, куда вы отправились пить пиво и ракию, что сейчас в Пионерском парке сторонники действующей власти в палатках прячутся от её ненавистников за спинами флегматичных полицейских…
А в двухстах шагах от площади отцов социализма, которой больше нет, и тогда и поныне продается церковная утварь. Нет, в Югославии церковь не приветствовалась, но и такой истерической ненависти, как в СССР, не вызывала. Лавка пахнет тимьяном и сладким православием. Здесь можно купить крестики, иконы, молитвенники, свечи… и поставить их через дорогу в церкви Святого Марка и за тех, что с начала бульвара и за оных, что с конца.
Главпочта работает даже в рождественскую ночь. И чёрта не нужно седлать по черевички. Посылкой с Алиэкспресса придут. Хотя в Сербии более известен «Тему». На Востоке говорят, что все митинги задумал Запад. На Западе в том же самом винят Восток. Между тем, давно победу одержал Восток Дальний.
Через минут пятнадцать студенты питаются наукою в лаваше в окружении Юридического и Технического факультетов. Если будут продолжать в том же духе, то, боюсь, познание о шаверме станет их единственным навыком.
Под укором памятников Николе Тесле и Вуку Караджичу. Они тоже имели свои политические воззрения, однако сочли необходимым завершить образование. Когда-то их звали: «наши Великаны», ну а современные белградцы Сотка и Десятка, по достоинству банкнот, на которых они изображены.
А дальше? Дальше желудок Белграда, фермерский рынок. Мы оказались в Лионе, добывшем своё название благодаря традиционной и всегда безответной любви белградчан к Франции.
Чем выше по Бульвару — тем меньше дома и беднее магазины, товары дешевле. Любопытно, появляется огромное число магазинов для полных людей. Давно и хорошо известно: ожирение – болезнь бедноты, когда все доступные радости и цели сводятся к еде.
Шаг за шагом исчезали книжные магазины, бутики, изысканные кафичи, ювелирные и прочие салоны. А из сумрака прошлого появлялись чевапницы, автомастерские, засаленные кафаны. Небрежность, неприкрытость настоящей жизни. Тут уже никто не прячет стыдливо неустроенность. Тут много пьют. В голос ругаются. Политика сводится к спору с телевизором. И тем не менее, правды тут больше, чем внизу Бульвара. Здесь не принято себя обманывать в том, что её нет.
Добрыня Балканыч