Говоря о сербских изменах, следует отметить, что “неверность” — неправильное слово. Пусть даже оно есть в языке, но чаще всего употребляется в отношении женщин.

В отношении же мужчин неверным будет ответ на предложение соседа пойти познакомиться с красотками: “Я глубоко и счастливо женат”. Такое ваше заявление будет встречено смехом не только предложившего гулянку с девицами соседа, но и его жены неподалеку.

– Ние живот една жена! (“Жизнь это не одна женщина”) – пропоют они знаменитую песню.

Так уж у балканцев сложилось, что мужчина должен быть ловеласом. Он должен непременно при виде женской юбки отпускать массу замечаний, а любой разговор сдобрять массой сальных шуточек и намёков на свои подвиги.

Есть даже слово такое “Швалер”. Не то чтобы оскорбительное, его носители гордятся им, но грубоватое обозначение Казановы этакого.

Но вот что любопытно. В основном, всё это исключительно словесные приключения. Обильное словоблудие супруга настоящая балканская жена всегда поддержит. Но вот пусть он попробует перейти к делу… Это может закончиться весьма трагично. Сербия – не Черногория, где есть профессиональные альфонсы со своей семьёй, для которых дела амурные с определенного сорта приезжими дамами – способ эту семью прокормить. Традиции практического мачизма за пределами побережья нет.

Не менее примечательно и то, что имидж крайне верной хранительницы домашнего очага очень часто так и остаётся приличным фасадом, за которым могут кипеть поистине итальянские страсти. То есть полная противоположность мужской измены, говорить об этом нельзя. Принято считать, что ни один мужчина не потерпит такого оскорбления. “Ну, так и не терпи”, – скажет весёлая строка, если муж таки прознал.

Однако само общество построено так, что то, чего видеть и слышать не нужно, оно и не распространяется. Мужчины, даже если и хвастают победами на любовном фронте, редко называют имя армии противника, больше уделяют внимание деталям: численность, размер “тыла” и прочие интересные в кафанской беседе подробности.

Ну, а в заключении приведу весьма поучительную притчу от Момо Капора.

Конец донжуана

Мики был неисправимый «заводник». Звали его Талични. Хоть и сидели мы годами «Под липой», мог бы поклясться, что ни разу не видел я его с одной и той же дамой. При том он не избирал лишь красавиц, твердя, что «настоящие распутники» только те, что могут заниматься любовью и со «скотом».

Думаю, был я свидетелем всех его освоений. Были тут и ранние вдовы, и нимфоманки, медицинские сестры, брошенные у алтаря невесты, было и наивных, свежих девиц, которые почти без каких-либо усилий падали в объятия этого элегантного сорокалетнего Казановы, чье гладко выбритое хитрое лицо отражалось на вечно сияющих, отполированных носках черных туфель. И сегодня себя спрашиваю, сколько ж этот донжуан должен был вложить сил и стратегии в свою тайную, двойную жизнь, сколько денег и упорства, дабы избранную жертву сначала отвести на богатый ужин в некий отменный ресторан, а затем в одолженную у друга гостинку или деловые номера на полдня… Вся его жизнь похожа на бесконечный сафари на нежную городскую дичь, где место охоты — центральные улицы, театральные представления, а чаще всего железнодорожный вокзал в ночные часы, на который невинная добыча как раз прибыла в виде скромной провинциалки с чемоданом, не знающей, где переночевать.

Как настоящий сафари-любовник, одержанные победы он знаменовал трофеями. Имелся у него фотоаппарат марки «полароид», которым снимал он обнаженную девицу, и клеил в альбом, с указанием имени жертвы, года рождения и даты «освоения». Тот фотоархив таил он за дверью мастерской, которой никогда не пользовался, и выносил его на свет божий лишь пред избранными приятелями.

Жена его, хранительница и основательница домашнего очага, делала вид, что не замечает частых отсутствий мужа и следов помады на воротниках всегда выглаженных, ослепительно белых рубашек. И как всякая мудрая женщина, ждала своей награды, быть любимой и единственной, тех времён, когда их мужей настигнут годы и болезни.

Но звездный час настал для Мики, когда супруга с детьми на целое лето отправилась на виллу своего отца в Светом Стефану. Тогда свою женскую добычу мог он без стеснения водить в свой дом. Ох как торжествовал он, когда в хозяйском кресле тестя восседала нагая девица! Когда за семейным столом завтракал с очередной любовницей. А что бы не мучили муки совести, отворачивал фото детей к стене…

Но все имеет свой конец, как и лето «любви», когда в начале сентября его семья возвращалась с моря. Перед тем несколько дней Мики был весь в хлопотах, чистя дом, заметая следы своих утех. Собрал все волосы из ванной, отдал все белье в чистку и глажку незнакомой женщине в другой город. Он даже украсил вычищенный дом любимыми полевыми цветами жены. Один горшок со старыми высохшими отростками не задавал тон общей картине. Мики выбросил его, вместе с прочим мусором, хранившим доказательства прегрешения.

Но вот вернулась жена, окинула дом усталым взглядом, спросила:

– А где старый горшок, что третьим стоял в ряду у окна?

– Драга моя, я его выбросил.

Как громом поражённая, супруга упала в кресло, заметно побледнев.

– Да что случилось, любави, разве это не был просто досадный старый горшок с высохшими цветами, что портил вид?

… О, то был не обычный горшок, но тайник, в коем ее дед сокрыл золотые «наполеондоры», на случай, не дай Боже, если внучка когда будет в нужде. Никому не следовало знать о том, особенно Мики, что всегда был неаккуратен с деньгами….

Как угорелый наш герой бежал к мусорным контейнерам, которые, простояв все лето переполненными и никого не заботившими, именно в тот день зияли чистотой пустоты. Мики узнал, в какой город свозится весь мусор. Прибыл на место, отпустил такси и остался наедине с новой охотой на скрытое сокровище.

И по сей день можно видеть его, роющегося в горах мусора. Растерявшего элегантность и лоск, горбатого от постоянных поисков в этом сафари.

*

Моя супруга, когда я прочел ей сию историю, проявила извечное видение со своего угла:

– Кто знает, может действия этого Мики продиктованы отношением к нему в семье, где хозяин отец жены. Ты обратил внимание, с каким смаком описан момент восседания голой девицы в кресле тестя?

И я задумался. Как часто я слышал легенды о традициях на Балканах передавать семейные богатства лишь по мужской линии? Сколько раз упоминалось о «вирджинах» — третьих, а то и пятых дочерях в черногорской семье, что брали на себя статус мужчины, с целью наследовать от отца, не имевшего сына. Но в жизни я чаще сталкивался с хозяйками объектов, один из которых снимал, а общая сумма коих принадлежала супруге непутёвого, но крайне ухоженного южанина. Может, в том секрет любвеобилия и мифической красоты мужчин, населяющих территории бывшей Югославии, что сегодняшний день бурно разнится с традициями, о которых вещают легенды? Ведь любят шутить, что мечта черногорца — жениться на работящей наследнице. А кто платит, как говорится, тот и заказывает музыку. Захочет такая наследница погулять, тунеядец стерпит. Но для форсу и придания ему ещё большего шика образ Казановы остаётся мужским, но только образ, и ни-ни.

Добрыня Балканыч